Вытрезвители появились в России 120 лет назад, в 2011-м последние из них закрыли, а в 2019-м — начали возрождать. Этот специфический общественный институт располагается где-то между тюрьмой и больницей и связан с дисциплинарными практиками власти, которые изучал французский философ Мишель Фуко.
Жиль Делез в интервью Libération в 1986 году (через два года после смерти Фуко) вспоминал свою фразу, сказанную ранее в его адрес: «Вы стали первым, кто научил нас фундаментальной вещи — говорить от чужого имени недостойно».
И мы не будем заниматься подобными вещами, а только наметим не параллели даже, а скорее то, что кажется совпадениями — между фактами, изложенными в книге о рождении тюрьмы и разрозненными хрониками российских вытрезвителей, учреждений со странным пограничным статусом где-то между темницей и больницей.
Тема пограничностей чрезвычайно важна для Мишеля Фуко. И в смысле предмета исследования, и в смысле методологического инструментария. Давайте попробуем применить ту же оптику и мы.
В ноябре исполнилось 117 лет со времени открытия первого в России вытрезвителя. Это произошло в Туле в 1902 году. «Приют для опьяневших» на 20–28 мест появился по инициативе врача Федора Архангельского и градоначальника Андрея Любомудрова. Последний пожертвовал 300 книг из личного собрания, граммофон и 56 пластинок — в вытрезвителе работала не только амбулатория, но и библиотека.
Клиентов приводили в сознание мышьяком и стрихнином. О каждом наводили справки и заносили информацию в журнал: пол, возраст, семейное положение, место службы. Последнего легко можно было лишиться при чрезмерной тяге к чтению и музыкальным записям.
Вытрезвитель находился в доме на улице Рубцовской (современная Сойфера). Он не сохранился до наших дней. В здании, что построили на этом месте, располагается сегодня коммерческая типография.
Есть версия, что вытрезвитель в Туле открыли на два года позже, в 1904-м. А в 1902-м аналогичное учреждение появилось в Саратове, через год — в Ярославле. Якобы газета «Тульская молва» из самых искренних чувств хотела прославить родной город и напечатала заведомо ложную информацию, которую потом во множестве растиражировали.
Но суть не в этом. Раз аналогичные заведения стали появляться в разных городах в одно и то же время, налицо тенденция — инновационный подход к искоренению зависимости стал внедряться повсеместно.
Причем здесь Фуко? Сделаем некоторое эпистемологическое отступление.
В «Надзирать и наказывать», своем главном труде о становлении и логике развития пенитенциарной системы, Фуко утверждает, что тюрьмы пришли на смену публичным казням вовсе не по гуманным соображениям. Просто изменилась экономика распределения власти. Усекновение глав и четвертования не всегда давали ожидаемую обратную связь. Кто-то, насмотревшись на страдания и стоицизм казнимого, испытывал позыв встать на сторону угнетенного — пусть изначально лишь морально и молча, но потом… А потом могло всякое случиться.
Пиар на крови (в натуральном смысле) часто приводил к ровно обратному эффекту — для короля крайне нежелательному.
Поэтому на смену господствующей власти пришла дисциплинарная. Она и раньше имела место, но только в конце XVIII века стала основным режимом властного функционирования, «заказывающего музыку» для больниц, психиатрических лечебниц, школ и домов для несовершеннолетних преступников. И тюрем, конечно же, представляющих собой — по Фуко — не нечто исключительное, а одно из частных проявлений общего тренда.
Еще за треть столетия до этих реформ было примерно так:
«…руку сию следует обжечь горящей серой, а в места, разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавленного воска и расплавленной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру…
…Наконец его четвертовали… Последнее действо заняло много времени, поскольку лошади не были приучены тянуть; тогда вместо четырех лошадей впрягли шесть; но и их оказалось мало, и, чтобы оторвать конечности несчастного, пришлось перерезать ему сухожилия и измолоть суставы…»
Так обошлись с Робером-Франсуа Дамьеном — с подробного описания его казни Фуко начинает «Надзирать и наказывать». В январе 1757 года Дамьен пытался зарезать Людовика XV перочинным ножом. Покушение не удалось, нападавшего тут же арестовали, а уже в марте показательным образом, максимально продлевая мучения, четвертовали на Гревской площади Парижа.
В России антиалкогольные кампании по лютости были сопоставимы с парижскими публичными казнями. Иван Карамзин в «Истории государства российского» пишет об Иване Грозном, что тот «не терпел гнусного пьянства и только на Святой неделе и в Рождество Христово дозволял народу веселиться в кабаках; пьяных во всякое иное время отсылали в темницу».
Попавшихся повторно избивали батогами, а третий «привод» был чреват и вовсе неприятными последствиями. Человека сажали в бочку с брагой, ледяной водой, экскрементами и/или гнилостными жидкостями. И «мариновали» сутками.
Нередко наказуемый умирал. Хоронили алкоголиков не на кладбище, а за пределами — обычно у перекрестков.
Темницы, о которых шла речь выше (в них провинившихся держали, пока не протрезвеют), представляются прототипом современных вытрезвителей. Пройдет четыре века, прежде чем такого рода мера — отрезвление в специально подготовленном для этого помещении — станет в России основной ресоциализирующей алкозависимых практикой.
И пусть вас не смущает хронологическое несоответствие описываемых в «Надзирать и наказывать» событий с историями времен Ивана Грозного. Несовпадение это вполне в духе Фуко — а значит, не критичное ни разу.
Философ придерживался принципа исторической эпистемологии в противоположность историцизму, согласно которому всё развивается последовательно и поэтапно.
Фуко говорил: нет, у каждой эпохи своя история, она не прямая наследница предыдущих времен.
События России Ивана Грозного и Франции времен Людовика XV сошлись не хронологически, а логически.
Так бывает.
При этом Иван Грозный открывает первый в стране кабак — изначально, правда, только для опричников. Но довольно скоро торговля спиртным вылилась в более широкое русло. Покупка алкоголя превратилась в своеобразную феодальную повинность. В деревнях назначались целовальники, ответственные за поступление казенных доходов с кабаков. Должность эта была «расстрельная» даже при всей значимости их локальной власти. За недоимку боярских детей (чаще всего они назначались целовальниками) «ставили на правеж» — ежедневное и в определенное время совершаемое битье балкой или иными приспособлениями по икрам ног, продолжающееся несколько часов. И дней — пока в казну не поступит причитающееся.
Древнерусский «правеж» — телесная практика, которая могла бы вызвать исследовательский интерес Фуко. Тело подвластного субъекта и совершаемые с ним манипуляции (наказание, расположение в пространстве, изоляция, контроль сна / бодрствования) — предмет пристального изучения философа.
Во времена власти-господства тело монарха выставлялось напоказ со всей соответствующей атрибутикой: корона, скипетр и т. п. Когда власть короля уходит, она не переходит к народу. Она становится менее заметной и более разреженной. Но от того — всепроникающей, причем далеко не только в сферы правоприменения, системы исполнения наказаний и судов. Врачи, психиатры-эксперты, педагоги и руководители промышленных предприятий получают дисциплинарную власть над телами пациентов, учащихся, рабочих. Несмотря на то что власть эта ими методично используется, они не ее субъекты, а всего лишь агенты. Власть безлична и тотальна — она воздействует на тела надзирателей не меньше, чем на тела заключенных. Только по-другому.
«Обхождение с телом» определенным образом может относиться не только к живым. В номере журнала «Логос», посвященном Фуко, опубликована статья «Управление умершими: дисциплина и биополитика» Дениса Скопина. Автор переносит логику философа на рассмотрение отношений к мертвым телам в концентрационных и трудовых лагерях, проводит различие между практиками захоронения и кремации.
Он пишет:
«…Фуко указывает, что при возникновении в XIX веке биовласти старая власть дисциплинарного толка не исчезает, а вступает в определенные комбинации… с ней. В то же время возникает определенный конфликт между противоположными требованиями, исходящими от каждой из двух властей („заставить умереть“ и „заставить жить“)…
….Именно лагерь делает возможным характерное для современности „примирение“… двух типов власти, формулы которых противоположны. Эта артикуляция находит свое выражение… в производстве так называемого „мусульманина“ — на лагерном жаргоне это слово означает заключенного в крайней стадии истощения. „Мусульманин“ не просто умерщвляется в силу сочетания власти суверенной и биовласти… Жертва лагеря в определенном смысле „не умирает“: лагерь производит разделение животной и органической жизни в человеке… то есть после смерти в человеке всего человеческого, его „верхнего этажа“…»
Если провести параллель с клиентом вытрезвителя, то в отличие от вышеописанного примера водораздел телесных практик в данном случае проходит между сохранением животной жизни и социальным умиранием. Алкоголик маргинализируется, но остается при этом членом всё того же общества — он на периферии, но не изгнан. Его тело может быть вписано во властную экономику — его можно использовать для тяжелого и неприятного труда (мусорщики, грузчики и т. п.).
А вот что говорил сам Фуко относительно советского контекста (из сборника статей «Мишель Фуко и Россия»):
«…История Советского Союза показала, что трансформация производственных отношений и политических институтов не повлекла за собой никаких изменений в „микроотношениях власти“ в семье и на советском заводе; эти отношения не отличаются от аналогичных в странах, называемых капиталистическими…
…Я просто полагаю, что делая основной — и исключительный — акцент на роли, которую играет государство, мы рискуем не заметить механизмы и техники власти, которые не являются непосредственной функцией государственного аппарата, но при этом часто поддерживают его функционирование, переопределяют его направленность, позволяют ему достигнуть максимума эффективности.
Советское общество дает нам пример государственного аппарата, который перешел в другие руки, но при этом сохранил те или иные типы социальной иерархии, семейной жизни и отношения к телу примерно такими же, какими они были в обществе капиталистического типа. Вы действительно полагаете, что механизмы власти на производстве, которые задействованы в отношениях между инженером, мастером и рабочим в Советском Союзе и у нас, сильно отличаются друг от друга?»
Во времена СССР в вытрезвители людей транспортировали в специальных фургонах с надписью «Спецмедслужба» (несмотря на то, что этим занимались правоохранители, клиенты оплачивали «медицинские услуги»).
Сегодня квитанции из вытрезвителей даже продаются в интернете. Например, чек 1984 года можно купить за 900 рублей (не реклама). Услуги обошлись посетителю в 20 рублей — примерно в одну десятую средней советской зарплаты того времени.
Фургоны «Спецмедслужбы» дежурили рядом с ресторанами, танцплощадками, возле заводских проходных в день выдачи аванса и «получки». Что интересно, милиционерам за поимку алкоголиков могли выдавать спецталоны на спиртное — это было актуально во время дефицита.
А вот как описывает спецтехнику для транспортировки заключенных Фуко:
«…Фургон действует как исправительная машина. Заключенный выходит из него удивительно послушным: „В моральном отношении эта перевозка… — ужасная пытка, и ее воздействие на заключенного, видимо, сохраняется еще долго“. Так считают и сами заключенные: „В тюремном фургоне, если не спишь, остается только думать. Думая, я начинаю сожалеть о содеянном…“»
Отдельно стоит сказать о лечебно-трудовых профилакториях (ЛТП). По разным данным они начали появляться в СССР в конце 1960-х — начале 1970-х. Согласно постановлению Верховного совета, в ЛТП могли попасть те, кто «злостно уклонялся от лечения и продолжал вести антисоциальный образ жизни, нарушая общественный порядок».
В профилакторий отправляли на срок от 6 месяцев до 2 лет. ЛТП, как и вытрезвители, были лечебными учреждениями, но входили в структуру МВД.
Алкоголики в ЛТП жили в режиме специзоляции. Встреча с родственниками — раз в неделю. В исключительных случаях (например, смерть близкого) могли дать отпуск на 10 дней.
Пациентов «кодировали» медикаментами и лечили трудом — в колхозах, на фабриках и заводах. За работу не платили. График — с 7:00–8:00 до 16:00, с обедом и несколькими перерывами по 10 минут.
Подобный труд был распространен. Например, в 70-е годы на московском Заводе им. Лихачева (ЗИЛ) трудились порядка 700 пациентов ЛТП.
Цитата из «Надзирать и наказывать» со схожим примером:
«…Принудительный тюремный труд должен расцениваться как механизм, который преобразует грубого, возбужденного и безрассудного заключенного в деталь, исполняющую свою роль безукоризненно точно. Тюрьма — не мастерская… она должна быть машиной, а заключенные-рабочие — ее винтиками и продуктами; она занимает их постоянно с единственной целью заполнить каждый момент их жизни. Когда тело разгорячено трудом, когда ум занят, назойливые мысли уходят прочь, покой снова рождается в душе.
Если вообще можно говорить об экономическом результате тюремного труда, то он состоит в производстве механизированных индивидов, соответствующих общим нормам индустриального общества.
Работа — судьба современных людей; она заменяет им мораль, заполняет пустоту, оставленную верой, и считается началом всякого блага. Работа должна быть религией тюрем».
Несмотря на так называемый сухой закон, принятый при Михаиле Горбачеве в мае 1985 года (ограничение времени и условий продажи спиртного, значительное повышение цен и т. д.), к началу 1990-х через ЛТП прошли порядка миллиона советских граждан.
Указом Бориса Ельцина 1994 года лечебно-трудовые профилактории были закрыты. Двумя годами ранее тогдашний глава государства отменил госмонополию на производство водки, хранение и оптовую продажу, — и вернул ее уже через год с небольшим.
Но этого времени хватило, чтобы на рынке обосновались и закрепились независимые производители спиртного, контролировать которых было сложно. Для этого Ельцин создал Госинспекцию по обеспечению госмонополии на алкоголь. Она функционировала несколько лет. В апреле 1998 года и ее упразднили.
В 2011 году в России закрыли все вытрезвители. В 2019-м начался процесс их возрождения.
Сегодня для борьбы с алкоголизмом применяют высокие технологии. Например, алкозамки, блокирующие работу автомобиля. Водитель дышит в трубку — замок закрывается, если концентрация этилового спирта в организме превышает норму. Владельцы предприятий, занимающихся перевозками, обязаны организовать для своих сотрудников и предрейсовые, и послерейсовые медосмотры — на алкоголь, наркотики и общее самочувствие. Логика понятна: если водитель знает, что медосмотр проводится только перед работой, ему ничего не мешает спокойно его пройти, а после — употребить и сесть за руль.
Разумеется, пьяный человек за рулем — преступник, но важно, чтобы эти дисциплинарные меры не начали развиваться далее в соответствии со своей же логикой, которую Фуко описывает так: «биополитика работает и на тело, и на население».
К чему это может привести? Например, к введению системы социального рейтинга, как в Китае. Оценка благонадежности гражданина там основывается в том числе и на анализе его покупок. Часто приобретаете алкоголь? Возможно, у вас зависимость. Из-за этого могут не взять на работу и не выдать кредит. В вашей потребительской корзине наличествуют памперсы и детское питание? Наверное, вы добропорядочный семьянин. Можете обращаться за кредитом.
Лайфхак для жителей Поднебесной: покупайте выпивку вместе с памперсами.
Это было бы смешно, если бы не было реальностью.
