Во второй половине XIX в. по окраинам промышленных городов вокруг появлявшихся заводов стали лепиться домики рабочих, ничем не отличавшиеся от мещанских жилищ; так стали складываться рабочие слободы.
Поселение слободами, по специальностям, было характерно еще для посадских людей допетровской Руси, что оставило свои следы в городской топонимике, но к XIX в. такой порядок расселения повывелся. Сохранились лишь на выездах из городов ямские слободы с обширными дворами для экипажей, лошадей и фуража.
К началу XX в. в фабричных слободах и заводских поселках подле предприятий стали то тут, то там подниматься двух-, а то и трехэтажные кирпичные корпуса рабочих «казарм» (общежитий), а при них иной раз и кое-какие представители, как сейчас говорят, инфраструктуры: школы и ремесленные училища для детей рабочих, фабричные больницы и даже народные дома (прообраз советского клуба).
По подмосковным городам, бывшим фабричным селам и поселкам и сейчас немало таких капитальных построек «кирпичного стиля». Но они не слишком-то изменяли облик рабочих окраин. Скорее, напротив: к началу ХХ в. эти окраины стали приобретать еще более «приземленный» вид.
Большой приток новых горожан из деревни, где начался процесс «раскрестьянивания» (особенно большую роль здесь сыграла Столыпинская аграрная реформа, открывшая возможность малоимущим крестьянам закреплять в собственность и продавать свои наделы), привел к появлению городских трущоб нового типа.
Трущобы в большом городе не были диковинкой и ранее. Воспетая Вс. Крестовским в знаменитом романе «Петербургские трущобы» петербургская «Вяземская лавра» уже в 60-х гг. существовала как вполне укоренившееся и развитое явление. Вот как описывал ее Н. И. Свешников: «Проходя по Обуховскому проспекту, у ворот дома князя Вяземского я увидел билетик, на котором значилось, что в квартире № 4 сдаются углы. Не раздумывая, я зашел туда и нанял себе помещение за рубль в месяц…
Квартира, в которую я попал, находилась в… флигеле над банями… Ее содержал столяр, работавший с двумя сыновьями. Она состояла из двух равных по величине комнат. В первой по стенкам были устроены койки, из которых две занимал хозяин с сыновьями, а остальные отдавались жильцам; посередине же были поставлены верстаки. Во второй находилась русская печь, три маленькие коморки, небольшие нары и полати. На этих-то полатях я и поместился.
Всех жильцов в нашей квартире было около двадцати пяти человек. Тут жили мелкие торговцы, разные рабочие, нищие и люди неопределенных занятий…
В то время существовал еще знаменитый Полторацкий переулок, против которого на Сенной находился обжорный ряд и ютились всевозможных родов промышленники, начиная с цирюльника, торговца нюхательным табаком и кончая изобретателями игры на рыбку и на рака и в ремешок.
Двор этого дома был немощен и редко чистился, вследствие чего грязь и летом и зимой была непроходимая, а воздух одуряющий. Как велико было население Вяземского дома, не могу сказать; но в то время тут находились еще четыре жилых флигеля…
При массе людей, проживавших с надлежащими видами и прописанных, проживало много беспаспортных и таких, которые почему-либо не хотели прописаться или прописывали подложные паспорта. Здесь находились также мастера всевозможных фальшивых документов».
Нечто в этом роде представлял и известный читателю по очеркам Вл. Гиляровского московский Хитров рынок с окружавшими его многочисленными ночлежками. Но все-таки это были каменные большие дома в несколько этажей, практически в центре города. Вместе со скоплением в городах разного пришлого люда в подозрительные трущобы стали превращаться и окраинные улицы. В Нижнем Новгороде конца XIX в.»Бугры» (Ямские улицы) и соседние кварталы имели много трактиров, портерных и пивных самого низшего пошиба. Здесь было средоточие пресловутых нижегородских «шалманов» (от волжского термина «шалман» – круговорот на быстром течении). В таких притонах, где все шло ходуном, «охмелевшему посетителю… меняли хорошую одежду на поношенную, последнюю еще раз на лохмотья, и, в конце концов, полуголый «гость» выталкивался на улицу.
Находившийся рядом с ямскими улицами, окраинный Гребешок пользовался не меньшей известностью. «Учреждения», находившиеся здесь, назывались на обывательском языке «веселыми домами»… Нижнебазарной окраиной Нижнего являлась получившая громкую известность «Миллионка»… Населяли Миллионку кормившиеся около Волги грузчики и сезонные рабочие, а также обслуживавшие их «печеночники», «пирожники», «сбитенщики» и проч. Немало числилось безработных и «стрелков», живших подаянием.
В центре нижегородского «дна» располагались дома Косолапова, Брылина, Колчина, Горина, Распопова. Дома эти служили для «миллионщиков» обычным ночлежным приютом. Все жилые помещения в Миллионке были похожи одно на другое: темные, грязные, вонючие комнаты среди каменных, почерневших от времени стен, наощупь холодных, мокрых и осклизлых…
«Квартиранты» спали, не раздеваясь, на полу, подстилая под себя куски старых рогож. В отдельных домах устраивались 2– и 3-ярусные нары, и тогда ночлежникам предоставлялось право занавесить свой угол «драпировкой»… и в таком «семейном отделении» спать парой с постоянной или случайной женой».
И, наконец, вокруг городов и шахт стали лепиться поселки из беспорядочно разбросанных по пустырям лачуг, кое-как слепленных из всякого бросового материала, а то и просто нор, пещерок, вырытых в береговых откосах и склонах холмов и оборудованных низенькими дверцами и крохотными оконцами. Эти «нахаловки», а позже – «шанхаи» на долгие десятилетия, включая советскую эпоху, стали признаком промышленного города.
Естественно, что стоявшие на усадьбах мещанские домики, дворянские и купеческие особняки отделялись друг от друга значительными пространствами, так что обросшие крапивой ограды всех сортов, от кованых затейливых решеток до обычных деревенских прясел, формировали облик городской улицы наряду с жилыми и общественными зданиями.
Источник: На чай к тургеневской девушке
