Переносные чугунные печи в России появились еще в XVIII веке. В XIX веке они повсеместно использовались для квартир сырых и холодных, которыми изобилуют наши столицы и губернские города, и были двух типов - "колонной" и "ящиком". Первые применялись только для обогрева помещения; печи же прямоугольной формы служили еще и кухонными плитами. И печь, и трубы при топке накаливались докрасна, но так же быстро охлаждались. Поэтому топить приходилось несколько раз в сутки. Трубы часто прогорали, на стенах и полу скапливалась грязь и копоть, продукты горения попадали в воздух.
До 1917 года санитарные власти вели безнадежную борьбу с такими печами - бытовало мнение, что железо и чугун пропускают угарный газ. Но печи упрямо не сдавали позиции. А после революционных потрясений навечно вошли в Историю - вместе с именем собственным Буржуйка.
Революция привнесла хаос в повседневную жизнь. Коммунальные службы прекратили работу, электричество не подавалось неделями, центральное отопление не работало. Так "неприхотливые железные создания с тонкими ногами, прямоугольным туловищем и длинной шеей" появились и надолго прописались в некогда богатых "буржуйских" квартирах. Через комнаты, под потолком или по полу тянулись жестяные трубы, состоявшие из многих секций и колен. "Швы на стыках между ними время от времени расходились, и из образовавшихся трещин начинал капать скопившийся там черный, жирный деготь... на стыках между трубами подвешивались консервные банки на проволочках, улавливавшие черную жижу". Новый способ отопления изменил архитектурный облик городов: "Белокаменная дымила "буржуйками", трубы торчали из всех окон и гляделись из всех этажей".
Железная печка-буржуйка, пожирающая гарнитуры, библиотеки, личные архивы, объединяет воспоминания о том времени. Топливом служило все, что могло гореть: мебель, книги, половицы, заборы, покинутые деревянные дома. Герой И. Ильфа и Е. Петрова в 1918-1920 гг. "обогревался бабушкиной мебелью. С наслаждением отрубал он от стола его львиные лапы и беспечно кидал в "буржуйку". Он особенно хвалил соборный буфет, которого хватило на целую зиму..." В романе М. Булгакова "Роковые яйца" Марья Степановна топила буржуйку золочеными стульями. В. Инбер вспоминала: "Нашу "буржуйку" мы питали прекрасно: преимущественно классиками и дубовым буфетом. Мы начали с Шекспира в издании Брокгауза и Ефрона. Издание это... роскошно и чрезвычайно продуктивно в смысле топлива...". Мария Ильинична Ульянова, в 1920 году секретарь редакции газеты "Правда", за неимением дров топила буржуйку в кабинете старыми комплектами газеты "Русские ведомости"...
После того, как жизнь вошла в мирную колею, печки-буржуйки обосновались в дачных поселках и на стройках первых пятилеток. В 1935 году И.П.Чистяков, охранник Бамлага, записал в дневник: "33 градуса, ветер, снег. Буржуйка, наше спасение, буржуйка, южный полюс. Как странно во второй пятилетке употреблять такое слово, да еще жить, употребляя само устройство, "механизм". Потухает, ну и тепло пропадает. Чудно, сидишь в полушубке, одетом на одну руку, на один бок, тот, что к двери. А бок, что к печке, горит, потеет".
Пройдет несколько лет, и этот "механизм" вновь будет использовать вся страна.
Непременный спутник войн, революций и великих строек XX века - железнодорожная теплушка. Ее главным элементом, центром "как физической, так и духовной жизни" была печка-буржуйка. В первой половине XX века у вагонных печек грелись и готовили еду солдаты и демобилизованные, заключенные и трудармейцы, эвакуированные, депортированные и простые граждане, передвигавшиеся по собственной нужде.
В холода слово "теплушка" звучало усмешкой. "Удивительно, почему эти сараи на колесах со щелями в стенах и продуваемые всеми ветрами, с крышами, протекавшими во время дождей, с голыми шершавыми нарами, с маленькой буржуйкой в центре и с температурой, равной уличной, назывались теплушками", - вспоминали пассажиры, - "... из всех щелей дуло и сквозило, а единственная буржуйка, стоявшая посреди теплушки, не могла обогреть всех людей".
Возле печки стояла невыносимая жара, но стоило отойти на пару шагов, как становилось зябко.
И тем не менее буржуйка выручала. И на фронте, и в тылу, и в дороге. Достаточно сказать, что в октябре 1941 года из Москвы "потянулась вереница машин самых разных марок, чаще грузовики, кузова которых были забиты фанерой... Погода стояла очень холодная, поэтому во многих машинах стояли печки-буржуйки, и из кузовов валил дым".
Советско-финская война показала, что Красная Армия не готова к боевым действиям в условиях суровой зимы. Потому было разработано не только новое теплое обмундирование, но и специальные армейские блиндажные печки. Уже в начале февраля 1940 года фронт, замерзавший в снегах Карелии, получил изготовленные на ленинградских заводах чугунные буржуйки. А к началу Великой Отечественной производство печей-времянок было налажено и не останавливалось на протяжении всей войны.
Конечно, заводских печек не хватало. Большинство буржуек в блиндажах и землянках было создано руками бойцов - из железных бочек, молочных бидонов, листов металла, кирпичей. Трубами часто служили консервные банки, соединенные проволокой. "К наступлению морозов были в нашей землянке и печка-буржуйка, и стены из досок, и деревянная дверь... К утру землянку здорово выстуживало, но топить печку уже было нельзя, чтобы дым не засекли... Однако к ночи в землянке всегда было жарко".
"Тесная печурка" обогревала уставших солдат, обеспечивала теплой пищей и напоминала об очаге далекого дома. Одна из великих песен о войне начинается со слов: "Бьется в тесной печурке огонь..."
В страшные блокадные зимы печки-буржуйки были и спасением, и гибелью для ленинградцев. В домах не было ни электричества, ни газа, ни отопления. Металлические печки становились единственным источником тепла.
К 1 февраля 1942 года в Ленинграде насчитывалось 135 тысяч буржуек. В городе было налажено производство оконных печей-времянок, однако преобладали самодельные печи, которые часто становились причиной пожаров. Сохранились уникальные блокадные буржуйки - из разрезанных жестяных банок из-под американской тушенки, из корпуса торпеды. Как и в первые годы советской власти, на растопку шло все, что могло гореть, что удавалось найти и донести до дома.
Ленинград тогда казался черно-белым: белый снег, "доходивший едва ли не до третьих этажей", и черные "стены ленинградских домов, исчерканные полосами дыма, тянувшимися из окон, где почти повсюду торчали выведенные через форточки трубы печей-времянок".
Буржуйка была местом притяжения изможденных холодом и голодом людей. У нее собирались вечерами все домашние, на ней варили похлебку, топили снег, жарили лепешки, сушили хлеб на сухари. Медики призывали ленинградцев обжаривать хлеб на буржуйке - "это убивало микробы, попадавшие с грязных рук, делало полужидкую хлебную массу более приятной на вкус, помогало, как можно дольше растянуть удовольствие". Приготовление пищи на такой печке было само по себе проблемой: "поднявшийся ветер гнал дым обратно в комнату, вызывая у людей удушливый кашель и слезы". От этого лица ленинградцев становились почерневшие, "закопченные". С отоплением буржуйка тоже справлялась плохо - во время топки едва удавалось добиться плюсовой температуры в помещении, люди месяцами спали не раздеваясь.
И все же огонь в буржуйке означал жизнь.
